Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

Ванята подбежал к тетке Василисе, развернул платок и подал ей на ладони обручальное кольцо.

— Вот, тетя Василиса, берите… кольцо ваше! Я ведром из колодца вытащил. Оно само в ведро попалось… Берите, тетя Василиса!

Тетка Василиса, не понимая еще, что произошло, взяла двумя пальцами кольцо из ладони Ваняты и вдруг закричала, затрясла седой головой:

— Ой боже ж мий! Ой хлопчики ж вы мои риднесеньки! Та у меня ж кольцо! Та це ж мое обручальне! Та це ж мий муж подарив!

Трактористы, которые что-то ремонтировали возле старого, замызганного вагончика на колесах, бросили свои дела, помчались к тетке Василисе. А она, не в силах сдержать нахлынувших воспоминаний, кричала на все поле:

— Та риднесеньки ж вы мои! Та я ж умру зараз! Ой хлопчики ж вы мои!

Смущенно переминались с ноги на ногу трактористы. Опустив глаза, молча стоял Ванята. Тетка Василиса держала на раскрытой ладони кольцо. По лицу ее, спотыкаясь на морщинках, текли слезы.

Тихо шаркают по щербатой кирпичной стене малярные кисти. Вверх — вниз, вверх — вниз. Тут и Ванята, и Марфенька, и Пыховы. Возит кистью и Сашка Трунов. Он белит высокие деревянные стояки, которые бегут один за другим по коровнику.

Сашка белит своим способом. Наквасит сверху известкой, подождет, пока она стечет кривыми ручейками вниз, а потом начинает заглаживать, подлизывать кистью потеки. И получается совсем не так, как показывала мать: в одном месте густо, а в другом — пусто. Не столб, а полосатая, выпрыгнувшая из учебника зоологии зебра.

Вместе со школьной бригадой белят две доярки. Те самые, что приходили к тетке Василисе в первый день приезда Пузыревых. Одна пожилая — тетя Луша, с цыганскими серьгами в ушах, а вторая совсем молоденькая — Вера.

Тетя Луша ушла вся в работу и не видит вокруг себя ничего. Вера уже несколько раз появлялась возле Сашки, что-то говорила ему и, кажется, даже смазала его сгоряча по уху. Но Сашка выводов не делал. Только отойдет Вера, он снова начинал валять дурака.

Мать уехала на грузовике за краской для окон, и Сашка пользуется случаем. Ребятам Сашка объявил бойкот. Даже Пыхову Киму, который уже подходил к нему и хотел что-то рассказать. Наверно, про Ваню Сотника, который работает у отца прицепщиком, и про то, как он объявлял забастовку.

Ваняте не хотелось связываться с Сашкой. Но все же не утерпел, подошел к нему и сказал:

— Ты слышал, что Вера говорила? Ты чего!

Сашка промычал что-то и отвернулся. Катись, мол, и не лезь не в свое дело. Тоже бригадир нашелся!

Ванята плюнул в Сашкино ведерко с известкой и ушел. Приедет мать, все равно заставит переделывать. И вообще скажет, чтобы взялся он наконец за ум. Вчера в конторе Сашкиному отцу приказали работать в полевой бригаде. Говорили что-то и про Сашку. Но это пока не пошло им впрок. Трунов укатил вечером жаловаться в область, а Сашка — вон он чего… Ванята окунул кисть в ведерко и, бросив косой взгляд на Сашку, снова начал шаркать по стене вверх — вниз, вверх — вниз.

Работалось ему плохо. Снова, как и вчера, когда он выбрался из колодца, по всему телу волнами пошел противный колючий озноб. Ванята хотел уже было отпроситься и пойти домой, но потом передумал. Первый раз по-настоящему помогает матери — и такой конфуз.

Вскоре приехала мать. Привезла в банках сурик и рыжую охру для рам и перегородок. Она зашла в коровник и поглядела, как работают ребята. Сашкину мазню мать тоже заметила. Подошла и начала что-то объяснять этому халтурщику и бузотеру. Напоследок она взяла Сашкину кисть, провела несколько раз по стояку.

— Теперь понятно? — спросила она.

Сашка стоял, раскорячив ноги, делал вид, будто ему не все понятно и надо посмотреть и поучиться немножко еще.

Марфенька работала рядом с Ванятой. Они вкалывали без передышки целый час и теперь отдыхали на перевернутых вверх дном телячьих кормушках.

— Видал, какой паразит? — спросила Марфенька.

— Ага. Чего вы не врежете ему?

— Уже били, — сказала Марфенька. — Не помогает, он сразу отцу жалуется…

— А вы — темную ему. Набросьте на голову пиджак — и…

Марфенька слушала Ваняту, склонив голову. В чистых голубых глазах ее стояли печаль и раздумье. Она сдунула со щеки волосы, тихо и рассудительно сказала:

— Нет, я темную не могу. Я ж девчонка!

— Ну и что?

— Просто так. Вам так все можно, а нам… Когда я еще не родилась, все думали, что я рожусь мальчишкой. Меня Пашкой хотели назвать. Правда, здорово?

Ванята не успел изложить Марфеньке свою точку зрения на сложный, запутанный мальчишками и девчонками вопрос. За окном коровника послышался скрип телеги и густой, протяжный альт тетки Василисы.

— Та хлопчики ж вы мои! Та де ж вы там? Та йдить же обидать. Та боже ж ты мий!

Бригада повалила из коровника на волю. Под деревьями стоял сбитый на скорую руку стол из досок, суетилась возле зеленого ведерного термоса тетка Василиса.

Есть Ваняте не хотелось. Он как-то весь размяк, раскис. Перед глазами плыла волокнистая дымная пряжа. Ванята через силу ел борщ и пшенную с луковой подливой кашу. Он даже пытался шутить с ребятами, улыбался сидевшей рядом Марфеньке. Главное, чтобы мать не заметила. Она и сама вон как измоталась!

Ванята не спасовал, дотянул до конца работы. Вымыл в кадушке кисть, поставил в угол ведерко для извести и втихомолку, чтобы не увидела мать, выскользнул из коровника.

Сначала ребята шли шагом, потом, когда за бугром засинела речка, помчались во весь дух. Ванята тоже бежал. Спотыкался на кочках, падал и снова мчался вперед.

Он разделся еще на ходу и первым бросился в речку. Вода была теплой и почему-то пахла арбузными корками.

— За мно-ой! — крикнул он.

Вслед за Ванятой бухнули с берега братья Пыховы. Поеживаясь, вошел в речку узкоплечий, длиннорукий Сашка. Потом из-за кустов вышла в черных мальчишеских трусах Марфенька. Подбежала к обрыву, оттолкнулась ногой и юркнула в самую глубину.

Вода разошлась быстрыми волнистыми кругами и вновь сомкнулась. Ванята смотрел влево, вправо. Но нет, не было ее, Марфеньки, нигде. Двадцать, тридцать счетов-секунд — и вот забурлила рядом с Ванятой вода, запрыгали пузыри, и мокрая Марфенькина голова показалась из речки.

Она торопливо вытерла ладонью лицо и засмеялась.

— Лови-и-и!

Марфенька подняла руки и снова ушла «солдатиком» в глубину. Ванята нырнул, открыл глаза. Что-то быстрое, белое мелькнуло в стороне и пропало. Но он все-таки поймал Марфеньку за голое скользкое плечо, запятнал и, разгребая воду руками, ушел к самому дну. Перед глазами замерцали песчаные взгорья, полосатые двустворчатые ракушки.

Ванята вынырнул у самого берега. Ого, почти всю речку пронырнул! Он выбрался на песок, начал выкручивать на себе мокрые трусы. Над селом, из-за крыши клуба, подымался навстречу заходящему солнцу молодой месяц. Надо же столько купаться. Полдня — не меньше!

Из степи пал на реку зябкий, сквозной ветер. Качнулись, зашуршали листьями деревья. Ваняте стало холодно. Мелко застучали зубы, кожа на теле съежилась острыми шершавыми пупырями.

— П-пошли! — крикнул он барахтавшимся в воде друзьям. — Н-на работу завтра!

И вот опустел берег. Остались на песке только следы от босых ног да желтая, сорванная и забытая кем-то кувшинка. Ванята бежал домой через огороды, помахивая рукой, согреваясь и прогоняя прочь болезнь.

Зря он все-таки лазил в колодец без свитера. Вон ведь как корежит всего!

В избе уже горел свет, озабоченно стучала швейная машинка. Наверно, мать шила обещанный Ваняте комбинезон.

Мать повернула голову навстречу Ваняте.

— Что-то долго ты? Ужинать станешь?

— Неохота. Чаю разве. Глаза послипались.

Мать оборвала нитку, растянула на руках синий комбинезон.

— Ничего? — спросила она. — Садись. Сейчас я каши тебе…

Поставила перед Ванятой миску с гречневой кашей, подвинула ближе кружку с чаем.

— Что ж это у тебя так нехорошо получилось? — спросила она. — А я и не знала до сих пор…

Ванята опустил ложку, удивленно посмотрел на мать.

— Обратно чего-нибудь набрехали?

— Нюсю-агрономшу встретила. Рассказала, как свеклу прорывал. Говорит, простила тебя на первый раз, не хотела перед ребятами позорить. Думаешь, испортить один рядок свеклы — это тебе пустяк? Так и весь колхоз по ветру расшвырять можно. Эх ты, сын… А еще рабочий комбинезон просишь!

— Так я ж, мама…

— Лучше молчи! Пей вон чай. Только сахара нет. И не проси! В поле наш сахар остался.

Мать посмотрела сверху вниз на сгорбившегося, притихшего Ваняту, толкнула пальцем в плечо.

— Возьми уж кусочек… Мою долю бери!

Ванята склонил голову, отпил несколько маленьких горячих глотков и поставил кружку на стол.